Охотничьи произведения...
- Автор теми sanjaoxota
- Дата створення
PETROPAVEL
Слідопит
makc88 замечательные картины , но очень мелкого масштаба , не разглядеть ...
Вкладення
По этой ссылке собрано много разной и полезной информации в електронном варианте http://www.piterhunt.ru/pages/nk-os/index.htm , а в разделе библиотека и художественных произведений . Удачи !
PETROPAVEL
Слідопит
Очень приятные картины ... здорово перенесено на холст ...
Вкладення
PETROPAVEL
Слідопит
Лебеда
"Лебеда " моя, лебедушка,
"Лебеда " моя пистонная,
Что давно висишь на гвоздике,
Точно лента похоронная ?
Что замки твои фигурные
Потемнели, запылилися,
Что стволы твои зеркальные
Топкой ржавчиной покрылися?
А бывало, в лето знойное,
В зиму, в осень непогодную
Ты служила службу верную,
Теша удаль благородную.
И твои удары гулкие
В поле ветром разиосилися,
И под меткими зарядами
Дупель с вальдшнепом валилися.
Не один приятель в зависти
Звал тебя "проклятой пушкою",
А теперь висишь без дела ты,
Бесполезною игрушкою...
Знать, у старого хозяина
Горем силы падломилися,
Примахались руки крепкие
, Резвы ноги подкосилися.
В душу холодом повеяло,
Смяла сердце непогодушка,
Оттого и ты заброшена,
"Лебеда" моя, лебедушка...
"Лебеда " моя, лебедушка,
"Лебеда " моя пистонная,
Что давно висишь на гвоздике,
Точно лента похоронная ?
Что замки твои фигурные
Потемнели, запылилися,
Что стволы твои зеркальные
Топкой ржавчиной покрылися?
А бывало, в лето знойное,
В зиму, в осень непогодную
Ты служила службу верную,
Теша удаль благородную.
И твои удары гулкие
В поле ветром разиосилися,
И под меткими зарядами
Дупель с вальдшнепом валилися.
Не один приятель в зависти
Звал тебя "проклятой пушкою",
А теперь висишь без дела ты,
Бесполезною игрушкою...
Знать, у старого хозяина
Горем силы падломилися,
Примахались руки крепкие
, Резвы ноги подкосилися.
В душу холодом повеяло,
Смяла сердце непогодушка,
Оттого и ты заброшена,
"Лебеда" моя, лебедушка...
PETROPAVEL
Слідопит
Автора , кстати не нашел , может кто подскажет ???
PETROPAVEL
Слідопит
Несколько картин ...
Вкладення
Как ни странно, но самой полезной книгой для очень молодых и юных, желающих стать охотниками, считаю "Лесную газету" В. Бианки. Мы жили в глухих белорусских лесах, когда отец из командировки привез мне эту книгу. Причем я уже о ней слышал, и мне приснилось, что отец привозит ее из командировки. Так оно и вышло.
А картинки какие были!..
Кто не читал, обязательно прочтите. Это еще атмосфера дореволюционных времен
А картинки какие были!..
Кто не читал, обязательно прочтите. Это еще атмосфера дореволюционных времен
PETROPAVEL
Слідопит
Мечты об охоте
Когда в понедельник
Идёшь на работу,
Такая охота
Слинять на охоту!
Толкаясь в маршрутке
И в пробках зевая,
Я мысленно в поле,
Я дичь добываю!
Весь день на работе,
Работу работая,
Душа моя стонет,
- Пора на охоту!
И стиснувши зубы
В рабочие будни
Я мысль об охоте
Лелею подспудно!
А в пятницу вовсе
Мысль в голове,
Вот если б зарплату
Мне за охоту
Давали на лапу.
И если работа
Мешает охоте,
То ну её на фиг,
Такую работу!
14.11.2006 г.
На фазана!
Камыши как стена китайская,
Вдоль арыка в степи растянулись,
Места эти фазаньи, райские
Нам с отцом давно приглянулись.
Вышли с ним мы утречком рано
Фазанов погонять в степях,
Сквозь траву высокую рьяно
Прорываемся второпях.
Вот поднялся с травы красавец,
Впереди нас в небо свечой,
Вот уж жмёт на курок мой палец,
Есть трофей нам отец с тобой.
Нам ходить ещё срок не малый,
Получая кайф от охот,
Не такой у меня ты и старый,
Мой охотничий Дон Кихот.
12.12.2005 г.
Песнь заячья, бодрая…
От солнца снег искрится
И заячий следок,
Прыжками удаляется
В осиновый колок.
Напарник его тропит,
А я бегу на фишку,
Азарт меня торопит,
Нет, не уйти зайчишке.
И вот уж показался
Косой среди кустов,
Стремглав ко мне помчался,
Но я уж был готов.
Раздался выстрел громко
В морозной тишине,
Не подвела двустволка
Добыла зайца мне.
Напарник приближается,
С почином поздравляет,
Довольно улыбается,
И фляжку вынимает.
Глотнули по немного
За добытого зверя,
Опять пора в дорогу
В свою удачу веря.
12.12. 2005 г.
Песнь утиная лирическая…
Уж зорька окрашена розовым цветом,
Уж ветер шуршит камышом
И селезень первый прощальным приветом
За выстрелом следом мне машет крылом.
Ну, что же, промазал – какая досада,
Взгляд на небо зоркий и жди
Надейся на чудо, на то и засада,
Трофей твой ещё впереди!
И вот они выводком тянутся к луже,
Снижаясь стремительно к самой воде.
Напарник подбил и мой выстрел не хуже,
И большего счастья не встретишь ни где!
Заря догорела, сошлись все на стане
И вот полыхает костёр,
Под юшку с дымком, да водку в стакане
Неспешный идёт разговор.
И мнение общее дружно поддержано
- «Охотники будут всегда»!
Охотничья страсть как болезнь неизбежная,
Идёт по земле сквозь года.
08.12.2005 г. М.В. Сазонов
Когда в понедельник
Идёшь на работу,
Такая охота
Слинять на охоту!
Толкаясь в маршрутке
И в пробках зевая,
Я мысленно в поле,
Я дичь добываю!
Весь день на работе,
Работу работая,
Душа моя стонет,
- Пора на охоту!
И стиснувши зубы
В рабочие будни
Я мысль об охоте
Лелею подспудно!
А в пятницу вовсе
Мысль в голове,
Вот если б зарплату
Мне за охоту
Давали на лапу.
И если работа
Мешает охоте,
То ну её на фиг,
Такую работу!
14.11.2006 г.
На фазана!
Камыши как стена китайская,
Вдоль арыка в степи растянулись,
Места эти фазаньи, райские
Нам с отцом давно приглянулись.
Вышли с ним мы утречком рано
Фазанов погонять в степях,
Сквозь траву высокую рьяно
Прорываемся второпях.
Вот поднялся с травы красавец,
Впереди нас в небо свечой,
Вот уж жмёт на курок мой палец,
Есть трофей нам отец с тобой.
Нам ходить ещё срок не малый,
Получая кайф от охот,
Не такой у меня ты и старый,
Мой охотничий Дон Кихот.
12.12.2005 г.
Песнь заячья, бодрая…
От солнца снег искрится
И заячий следок,
Прыжками удаляется
В осиновый колок.
Напарник его тропит,
А я бегу на фишку,
Азарт меня торопит,
Нет, не уйти зайчишке.
И вот уж показался
Косой среди кустов,
Стремглав ко мне помчался,
Но я уж был готов.
Раздался выстрел громко
В морозной тишине,
Не подвела двустволка
Добыла зайца мне.
Напарник приближается,
С почином поздравляет,
Довольно улыбается,
И фляжку вынимает.
Глотнули по немного
За добытого зверя,
Опять пора в дорогу
В свою удачу веря.
12.12. 2005 г.
Песнь утиная лирическая…
Уж зорька окрашена розовым цветом,
Уж ветер шуршит камышом
И селезень первый прощальным приветом
За выстрелом следом мне машет крылом.
Ну, что же, промазал – какая досада,
Взгляд на небо зоркий и жди
Надейся на чудо, на то и засада,
Трофей твой ещё впереди!
И вот они выводком тянутся к луже,
Снижаясь стремительно к самой воде.
Напарник подбил и мой выстрел не хуже,
И большего счастья не встретишь ни где!
Заря догорела, сошлись все на стане
И вот полыхает костёр,
Под юшку с дымком, да водку в стакане
Неспешный идёт разговор.
И мнение общее дружно поддержано
- «Охотники будут всегда»!
Охотничья страсть как болезнь неизбежная,
Идёт по земле сквозь года.
08.12.2005 г. М.В. Сазонов
PETROPAVEL
Слідопит
Расстилайся, ровная дорога,
Непройденной новизной!
Подымайся, белая тревога,
От винтовки нарезной.
В кого метим, того знаем в полный рост,
Винтовочка нарезная, бей внахлест!
Мы тебя смажем, мы тебя почистим
И заляжем в камышах.
Не дозволим лордам и фашистам
Нашей стройке помешать.
Не дождутся, не узнают наших слез,
Винтовочка нарезная, бей внахлест!
Мы сильны не пулями одними:
Лишь враги – на горизонт, -
Сжав кулак, поднимется над ними
За спиной их красный фронт.
Не закроет полночь злая красных звезд,
Винтовочка нарезная, бей внахлест!
Наши кони – гонки и машисты,
Сабли – стебли камыша.
Не дозволим лордам и фашистам
Нашей стройке помешать.
В кого метим, того знаем в полный рост,
Винтовочка нарезная, бей внахлест!
ВИНТОВОЧКА
Музыка: А. Давиденко Слова: Н. Асеев
Мужики
Сначала была боль, резкая, колючая, живая. Звук пришел на мгновение позже тоже резкий, острый ничем не приглушенный, звук который нацелен в одну точку вместе с пулей. Боль из бедра волной прокатилась до макушки и вернулась туда, где расплывалось по одежде бурое пятно.
- Черт – зажимая рану рукой, прошептал человек только что упавший в снег, по которому дорожкой бежал звериный след.
Он Семен Половинкин искал сейчас глазами того, кто послал в него смертельный кусок свинца и не находил, хотя глаз у него был остер и приметлив – не один год в тайге. Лес просматривался хорошо, толстых, способных укрыть за собой стрелка деревьев вокруг не было, не было ни выворотней ни сугробов, лес стоял прозрачный и немой. Что-то сопоставив мозг сам направил взгляд в направлении откуда мог грянуть этот предательский выстрел и пробежав по едва заметным приметам, как то сбитый снег с кустика, крошки и кусочки пыжа уперся в черную точку дула одноствольного ружья закрепленного на стволе лиственницы. Обратно взгляд скользил по тонкой капроновой нити белой как снег, лежащей теперь на блестящем снегу.
- Самострел – удивленно прошептал Семен. – Здесь….Откуда?
Он все еще прижимал ладонь к ране не меняя неудобной позы. Поняв, что врага рядом нет, потянул на себя ногу и, тут же боль снова покатилась к затылку. Он не застонал, он еще раз попробовал совладать с ногой, которая не желала подчиняться его воле.
«Если перебита кость, я не доползу» - мелькнуло в голове, и почему-то вспомнился сохатый, добытый им года три назад. Вспомнилась его перебитая пулей нога, не давшая рогачу уйти от охотника. Хоть и не гнался никто за Семеном, но уходить и ему нужно, как тому сохатому. Уходить не от чего-то там абстрактного, а от самой смерти которая уже бродит где-то рядом, решает поглядывая на него, заморозить ли медленно или забрать жизнь с последней каплей крови просачивающейся сейчас между пальцами.
- Ну, уж хрен тебе – прошептал Семен. – И похуже бывало….
Бывало ли? Наверное, нет. Тонул, конечно, так кто, живя на реке и рыбача с детских лет, не тонул. На вертолете падал, когда однажды их с тайги вывозили, но тогда рядом люди были, помогли. Сколько раз с диким зверем нос к носу встречался, но тогда он был здоров и сам искал этих встреч. А здесь он один, один, раненый, на двадцати пяти градусном холоде, за семь километров от дома.
- Ничего – опять прошептал он. – На войне люди и не с такими ранами выползали.
И тут же подумал: «Только кто это видел».
Судя по всему, пуля ударила под небольшим углом, чуть сзади, задев вероятно сустав и разорвав мышцы. Выходного отверстия не было, значит сидит где-то в бедре. Кровь текла непрерывно, но не ручьем, значит, артерия не задета. Точно не задета, вздохнул Семен с облегчением, потому, что артерия с внутренней стороны бедра. Еще ему подумалось, совсем не кстати, что если бы пуля прошла навылет, то могла задеть еще один жизненно важный для мужика орган. Нужно было перетянуть рану, но бинта у него с собой, конечно же, не было. Майка и рубашка, это все, что он мог себе позволить. Еще два ремня, с брюк и с ружья.
Превозмогая боль, снял лыжи и перекинув на них свое тело быстро переоделся. Посчитав, что воротник фланелевой, клетчатой рубашки самая чистая часть его одежды, отпорол его и вывернул наизнанку. Не думая, почему он это делает, стал ломать сигареты, высыпая табак в воротник. Их в пачке оказалось двенадцать штук. Вынув из пачки фольгированую с одной стороны бумагу и сняв с нее целлофан, сунул пачку в карман. Распорол штанины и кальсоны над раной. Рана не казалась большой и не была круглая, как он думал пока ее не увидел. А увидев разрезал вороник пополам ссыпал табак в одну из половинок и приложил к ране. Сверху наложил фольгированную бумагу, потом расправленный целлофан с табачной пачки. Запахнув распоротое белье и штаны, начал заматывать рану нарезанными из одежды полосами материи. Рана оказалась на неудобном месте и «бинтов» для ее качественной перевязки требовалось куда как больше, чем у него было. Повязка съезжала вниз по ноге. Притянул повязку ремнями, брючным по бедру, ружейным, через талию. Все равно при шевелении повязка норовила съехать. Ружейный пришлось снять. Тогда он вынул все патроны из патронташа, несколько штук сунул в карман, бросил в снег остальные и затянул его на бедрах, сверху зафиксировав оружейным ремнем. Закончив «лечиться» Семен решил попытаться встать опершись на ружье, и это ему удалось, хоть и со стоном. Встал вопрос, как идти, на лыжах или нет? Даже не попытавшись попробовать, понял, что без. Если встать на лыжу, то не возможно будет опираться на ружье, которое провалиться в снег, а широкая охотничья лыжа нет. Тащить на раненой ноге вторую лыжу не могло быть и речи. Бросить ружье, а вместо него вырезать себе костыль, он тоже не решился, памятуя о волчьих следах недалеко от поселка.
Каждый шаг приносил боль, да и шагами его перетаскивание тела по снегу с помощью одной ноги и ружья было назвать трудно. Скорее каждые тридцать-сорок сантиметров за одно человеческое усилие. Семен попытался сосчитать, сколько до его спасения нужно сделать таких шагов, получилось, примерно двадцать одна тысяча, а «прошел» он только сто двадцать. Внутри шевельнулось что-то не приятное, тяжелое и холодное. Что бы не дать этому чувству одолеть себя, он стал думать о самостреле, пытаясь вычислить того, кто бы его мог насторожить. Перебрав в памяти всех поселковых, Семен пришел к выводу, что никто из них не способен на такое, да и лишнего ружья вряд ли у кого найдется.
- Точно – вслух произнес он. – Геологи!
Геологическая партия на самом деле стояла всего в двух километрах отсюда на берегу озера все нынешнее лето и ушли они уже с первыми белыми мухами. Был среди них народец разный, особенно среди сезонных рабочих. За четыре месяца их соседства не раз в поселке, не знавшем замков на дверях, пропадали куры, продукты, а однажды и поросенок. Случалась раз и драка между поселковой молодежью и экспедиционными, из-за чего Семен не знал, но факт такой был. Не знал Семен и того, что в августе у Егора Клюева пропала из сеней старенькая одностволка шестнадцатого калибра, но о пропаже Егор никому не сказал и в милицию не заявил будучи уверенный, что взял ружье его тринадцати летний сын Андрюшка. Андрюшка все отрицал даже когда Егор его как следует выпорол, из чего последний сделал вывод, что ружье Андрюшка скорее всего утопил и сознаться отцу поостерегся что бы не получить еще и за утерю имущества.
Повязка кровь не остановила. Бурое пятно медленно но росло. По мере того, как росло пятно на одежде, таяли силы Семена.
Валентина ойкнула и отступила от треснувшего зеркала, которое протирала.
- Спаси и сохрани нас господи – прошептала она, со страхом глядя на трещину, прорезавшую загадочное стекло - источник неосознанной тревоги и страха. Часы-ходики на деревянной стене зашипели и начали отбивать время. Валентина оглянулась, стрелки показывали два часа по полудню.
«Семен» – только и подумала она. Почему именно Семен, есть еще двое сыновей, один сейчас на свидание убежал, другой в школе, а в голове только Семен. Почему, она не знала, но чувствовала, что-то случилось именно с ним. Двадцать лет прожили они вместе, практически не расставаясь. Даже в отпуск врозь не ездили, а ездили-то всего два раза, раз в Пятигорск, да раз в Сочи. Самые долгие разлуки были, когда Семен в тайгу уходил, но к этому душа привыкает, это жизнь. Трижды она одна из дома уезжала – в роддом, что в райцентре. Двоих вот ребят подняли, а дочурка и до года не дожила, после похорон кровиночки своей увидела Валентина первые седые волосы на висках мужа, а уж потом они с каждым годом все прибавлялись и прибавлялись. Нынче ему всего-то сорок два стукнуло, а седой уже весь.
Зашипело на плите. Кинулась Валентина крышку с кастрюли снимать да чуть не упала, налетев на табурет. Ничего глаза не видят все мысли там с Семеном – случилось что-то.
Через полтора часа послышались на крыльце шаги. «Андрей» - безошибочно определила она. Широкоплечий с длинными тяжелыми чуть согнутыми в локтях руками этот молодой человек все же не создавал впечатление человека грубой физической силы, его тонкое продолговатое лицо чуть скуластое с высоким лбом и энергичным подбородком освещали большие серо-голубые веселые глаза еще не мужа, а юноши. Весной Андрей, не прошедший по конкурсу в институт должен будет уйти служить в армию, а пока он работал электриком на электростанции, где среднее образование и знание закона Ома, сразу позволяло получить соответствующий разряд.
- Есть хочу мама, аж сил нету. – заявил он, едва переступив порог, но будучи человеком внимательным и чутким, взглянув на мать спросил сдвинув брови. – Что случилось.
Она стоявшая у печи и сжимающая в руках поднятых к груди полотенце всхлипнула и тихо сказала:
- Зеркало треснуло, с отцом что-то…..
- Да что ты ма! Что может с ним случиться?
- Чувствую я…
- Брось ты во всякие приметы верить – ласково сказал сын. – Все это глупости. В космос каждый день люди летают, всю землю и океаны исследовали и никаких чудес не нашли. А зеркало это просто стекло с одной стороны окрашенное и всего-то.
- Душа у меня Андрейка не на месте, может, пойдешь, встретишь отца?
- Да запросто. Щас поем и пойду – согласился Андрей.
- Вот и хорошо… - наливая в керамическую миску дымящейся борщ обрадовалась мать.
- А куда он пошел, сказал?
- Сказал, на Балыктах.
- Так далеко, зачем?
- Лес присмотреть, пометить, какой рубить. Дом он решил ставить к твоему приходу из армии.
- А зачем мне дом, мне и с вами хорошо.
- А женишься?
- Да когда это будет….
- Скоро сынок, скоро. Ты сейчас откуда? То-то.
- Ладно, мало ли кто, куда по молодости смотрит, только что-то я не помню, чтоб кого-то из парней девчонки из армии дожидались. Ты лучше вспомни, что отец еще говорил, может, еще куда собирался?
- Нет только на Балыктах.
- Значит, к деляне нужно идти – отхлебывая борщ, рассуждал Андрей. – Пойду по лыжному его следу и точно встретимся, потому, что он нас туда водил всегда по одной и той же тропе, вдоль Хатарганки до Лысой горы и дальше вправо по распадку, аж до самого озера. Он во сколько ушел?
- В восемь.
- Значит уже назад давно идет – подытожил Андрей.
Минут через тридцать после этого разговора, прихватив фонарь и ружье, он вышел на лыжный след отца.
На эту старую деляну, нарушая выстрелами или стуком топора угрюмое безлюдье, беспокойный человек приходит редко. Люди с большим удовольствием охотятся вдоль реки, где и селятся потом. А сюда человек приходил только когда ударял мороз и дороги, вернее просеки таежные, становились крепкими до такой степени, что бы скрипя металлическими рессорами, мог сюда проехать самый вездеходный автомобиль ЗИЛ-157.
Семен знал, это лучше других потому и не ждал случайной помощи. На очередном «шаге» закружилась голова, и он повалился на здоровый бок. Такое состояние он испытал впервые в жизни и понял, что дело хуже, чем он думал. Попытался встать, но голова снова закружилась, и он осел в снег.
- Тогда поползем – прошептал он, выкинул вперед левую руку, уперся на нее и подтянул тело, отталкиваясь здоровой ногой. – Нормально… так даже лучше.
Через несколько метров снег набился в рукав и в варежку. Ему и так уже давно стало казаться, что похолодало, а теперь его холод пронизывал насквозь. Семен решил ползти как-то быстрее, чтоб согреется, но это не помогло. Все чаще приходила мысль разжечь костер и согреется, а может и дождаться у огня, когда его найдут. Но он отгонял эту мысль, понимая, что искать его едва ли начнут, по крайней мере, до глубокой ночи. Все давно привыкли к тому, что он мог бродить в тайге не один день. Прополз он еще метров двести, когда почувствовал, что правая нога вовсе замерзла и перестала что-либо чувствовать. Собрав все силу и волю Семен ухватившись за деревце встал на ногу, и опираясь на ружье, сделал несколько шагов. Боль уже не чувствовалась так остро как раньше и можно было не обращать на нее внимание, а идти. И в какой-то момент он уже поверил, что научился идти, как вдруг в ушах начал нарастать какой-то шипящий звук постепенно переходящий в звон, в глазах сначала появились маленькие летающий искорки, потом все потемнело.
Когда он открыл глаза, с серого зимнего неба пропархивали снежинки, и тихий пока северо-восточный ветер катил по снегу сухой листок. Куда не глянешь - везде пустынно ровно, бело. Слабый ветерок шуршал между красными стволами старых сосен. Сдержанная угроза угрюмо слышалась в этом ровном глухом шелесте, и мертвой тоской веяло от дикого безлюдья.
- Очнулся? – спросил он сам себя и заметил, что света в лесу стало меньше. Темнота его не пугала, он был сыном, хозяином этой земли, видел здесь все, тонул и чудом остался живым, так что ему боятся какую-то там ночь. Не впервой.
Оглядевшись, понял, что и в забытье он полз или шел, но находился он сейчас в стороне от тропы, хотя направление и не потерял.
- Нужно идти – прошептал он, перевалился на здоровый бок и пополз.
Сознание теперь покидало его часто. Метров сто – сто пятьдесят и он проваливался в черноту с разноцветными кругами и какой-то космической музыкой. Придя в себя, полз не обращая внимание ни на боль, ни на холод, только уговаривая в себе самом кого-то не терять быстро сознания.
Недолог день в зимней тайге. Чуть-чуть выглянет солнце над верхушками деревьев, пробежит, быстренько над ними поливая страну холодными лучами – и снова спешит спрятаться в какой-то далекой жаркой стране. И этот день подходил к концу, к концу подходили и силы Семена. Очнувшись в очередной раз, он понял, что потерял ружье и тут же услышал звук, напоминающий волчий вой.
«Костер» - подумал, а может, и сказал он, окоченевшей рукой нащупывая в кармане спички. Коробок был на месте. Семену показалось, что он улыбнулся.
Поискав вокруг глазами, заметил трехрогую развилку талины, а рядом характерный длинный снежный сугроб, под которым наверняка лежит поваленное дерево. Подполз, разгреб снег и убедился, что оказался прав. Обломал сколько смог сухих веток, достал из кармана пачку от сигарет и сложил на развилке талины костерок. Это когда человек здоровый он рассуждает что правильно, что нет. Сейчас он делал все так, как запомнило его тело за многие-многие дни, что он провел в этой тайге. И костер на талине это не следствие его полу бредового состояния, а чтобы огонь не тонул в снегу. Когда сучки разгорелись, снял ножом со ствола кору и подложил в костерок. Туда же подбросил и сырых веток срезанных прямо с куста. Занимается такое сырье не враз но тепла от него больше. Правда, поправлять надо костер и сушняка подбрасывать. Ну, да если спать некогда и нельзя, беды в этом особой нет.
Пока вовсе не стемнело, Семен еще раз огляделся, как будто надеясь увидеть что-то особенное, но все было как прежде - на километры ни дымка, ни зимовья, ни человеческого следа. Он закрыл глаза, а когда открыл сквозь кроны все еще проникал может быть последний в его жизни тусклый свет уходящего дня, бледно освещающий бесприютную одетую печальным снегом крохотную полянку и человека рядом со стволом поваленного дерева. Костерок догорал. Семен вынул из кармана два патрона разрезал острым охотничьим ножом гильзу и высыпал порох в одну из рукавиц толстой домашней вязки. Брошенная на угли рукавица некоторое время дымила, потом зашипела и ярко вспыхнула. Собрав вокруг ствола последние ветки и даже шишки, человек бросил их в огонь, решив при этом, что как только огонь погаснет, поползет дальше. Сонливое состояние стало овладевать Семеном. Приятная теплота разливалась по всему телу. «Теплеет», - мелькнуло в его затуманенном сознании. Тихая дрема туманила голову. Что-то смутное давно забытое то всплывало неясными обрывками в круговороте воспоминаний, то снова затухало и тонуло в картинках прожитой жизни: беленая печь, жена в синем крепдешиновом платьице, серая собака…… На мгновение он как бы очнулся. Старался и не мог усильями век разлепить глаза: точно они слиплись. Как свет, как вспышка молнии перед ночной бурей мелькнуло что-то знакомое, то ли облик, то ли голос. Но в воздухе висела мертвая тишина и прежнее оцепенение овладело им. Ему уже не хотелось открыть отяжелевшие веки. Опять дрема отуманила отяжелевшую голову и несвязные думы, точно легкие тени в лунную ночь бежали куда-то смутной вереницей.
Что-то все же заставило Семена открыть глаза: вверху сквозь тонкий пар мороза холодно блестела Большая Медведица. Ему стало страшно.
Вдруг он отчетливо услышал крик. Неимоверным усилием воли, сбросив тягучую дрему, он приподнялся на локте, прислушался. Но вокруг только ветер шелестел. Ночь темная, глухая спустилась на притихшую тайгу. Холодная непроницаемая мгла ползла со всех сторон и все гуще и гуще заволакивала пустынную тайгу.
- Отеееец – донеслось из этой холодной мглы. – Отеееец!
Грохнул выстрел.
Семен вздрогнул и попытался крикнуть, но получился чуть слышный стон. В костре тлело несколько угольков. Он из последних сил, не гнущимися, и казалось скрипящими руками достал из кармана два патрона, острием ножа проделал отверстия в гильзах и бросил их на угли. Семен не думал, что его может убить, ему было важно, чтобы его нашли сейчас, до того, как его обгрызут волки.
Андрей бежавший по следу отца и давно понявший по «письму» на снегу все, что произошло, снова поднял вверх ствол и почти нажал на спусковой крючок, когда впереди, совсем недалеко, раздался глухой хлопок.
Он тащил на себе обмякшего, но живого отца то плача, то смеясь. Тусклый свет висящего на руке фонаря почти погас, когда впереди он увидел такой же мечущийся по деревьям луч.
- Андрееей! – Неслось из-за распадка. – А-эй- эй-эй.
Но Андрей не мог кричать, силы оставались только на то, чтобы переставлять ноги под мысленную тупо стучащую в голове команду: «раз-два, раз-два, раз-два». А когда подбежавший к нему младший брат попытался подхватить отца, он прохрипел:
- Беги ….. врача….. срочно врача, беги Васька, я сам…..
На фото автор
Николай Анатольевич Решетников из книги ,, С тайгой на едине ,,
Сначала была боль, резкая, колючая, живая. Звук пришел на мгновение позже тоже резкий, острый ничем не приглушенный, звук который нацелен в одну точку вместе с пулей. Боль из бедра волной прокатилась до макушки и вернулась туда, где расплывалось по одежде бурое пятно.
- Черт – зажимая рану рукой, прошептал человек только что упавший в снег, по которому дорожкой бежал звериный след.
Он Семен Половинкин искал сейчас глазами того, кто послал в него смертельный кусок свинца и не находил, хотя глаз у него был остер и приметлив – не один год в тайге. Лес просматривался хорошо, толстых, способных укрыть за собой стрелка деревьев вокруг не было, не было ни выворотней ни сугробов, лес стоял прозрачный и немой. Что-то сопоставив мозг сам направил взгляд в направлении откуда мог грянуть этот предательский выстрел и пробежав по едва заметным приметам, как то сбитый снег с кустика, крошки и кусочки пыжа уперся в черную точку дула одноствольного ружья закрепленного на стволе лиственницы. Обратно взгляд скользил по тонкой капроновой нити белой как снег, лежащей теперь на блестящем снегу.
- Самострел – удивленно прошептал Семен. – Здесь….Откуда?
Он все еще прижимал ладонь к ране не меняя неудобной позы. Поняв, что врага рядом нет, потянул на себя ногу и, тут же боль снова покатилась к затылку. Он не застонал, он еще раз попробовал совладать с ногой, которая не желала подчиняться его воле.
«Если перебита кость, я не доползу» - мелькнуло в голове, и почему-то вспомнился сохатый, добытый им года три назад. Вспомнилась его перебитая пулей нога, не давшая рогачу уйти от охотника. Хоть и не гнался никто за Семеном, но уходить и ему нужно, как тому сохатому. Уходить не от чего-то там абстрактного, а от самой смерти которая уже бродит где-то рядом, решает поглядывая на него, заморозить ли медленно или забрать жизнь с последней каплей крови просачивающейся сейчас между пальцами.
- Ну, уж хрен тебе – прошептал Семен. – И похуже бывало….
Бывало ли? Наверное, нет. Тонул, конечно, так кто, живя на реке и рыбача с детских лет, не тонул. На вертолете падал, когда однажды их с тайги вывозили, но тогда рядом люди были, помогли. Сколько раз с диким зверем нос к носу встречался, но тогда он был здоров и сам искал этих встреч. А здесь он один, один, раненый, на двадцати пяти градусном холоде, за семь километров от дома.
- Ничего – опять прошептал он. – На войне люди и не с такими ранами выползали.
И тут же подумал: «Только кто это видел».
Судя по всему, пуля ударила под небольшим углом, чуть сзади, задев вероятно сустав и разорвав мышцы. Выходного отверстия не было, значит сидит где-то в бедре. Кровь текла непрерывно, но не ручьем, значит, артерия не задета. Точно не задета, вздохнул Семен с облегчением, потому, что артерия с внутренней стороны бедра. Еще ему подумалось, совсем не кстати, что если бы пуля прошла навылет, то могла задеть еще один жизненно важный для мужика орган. Нужно было перетянуть рану, но бинта у него с собой, конечно же, не было. Майка и рубашка, это все, что он мог себе позволить. Еще два ремня, с брюк и с ружья.
Превозмогая боль, снял лыжи и перекинув на них свое тело быстро переоделся. Посчитав, что воротник фланелевой, клетчатой рубашки самая чистая часть его одежды, отпорол его и вывернул наизнанку. Не думая, почему он это делает, стал ломать сигареты, высыпая табак в воротник. Их в пачке оказалось двенадцать штук. Вынув из пачки фольгированую с одной стороны бумагу и сняв с нее целлофан, сунул пачку в карман. Распорол штанины и кальсоны над раной. Рана не казалась большой и не была круглая, как он думал пока ее не увидел. А увидев разрезал вороник пополам ссыпал табак в одну из половинок и приложил к ране. Сверху наложил фольгированную бумагу, потом расправленный целлофан с табачной пачки. Запахнув распоротое белье и штаны, начал заматывать рану нарезанными из одежды полосами материи. Рана оказалась на неудобном месте и «бинтов» для ее качественной перевязки требовалось куда как больше, чем у него было. Повязка съезжала вниз по ноге. Притянул повязку ремнями, брючным по бедру, ружейным, через талию. Все равно при шевелении повязка норовила съехать. Ружейный пришлось снять. Тогда он вынул все патроны из патронташа, несколько штук сунул в карман, бросил в снег остальные и затянул его на бедрах, сверху зафиксировав оружейным ремнем. Закончив «лечиться» Семен решил попытаться встать опершись на ружье, и это ему удалось, хоть и со стоном. Встал вопрос, как идти, на лыжах или нет? Даже не попытавшись попробовать, понял, что без. Если встать на лыжу, то не возможно будет опираться на ружье, которое провалиться в снег, а широкая охотничья лыжа нет. Тащить на раненой ноге вторую лыжу не могло быть и речи. Бросить ружье, а вместо него вырезать себе костыль, он тоже не решился, памятуя о волчьих следах недалеко от поселка.
Каждый шаг приносил боль, да и шагами его перетаскивание тела по снегу с помощью одной ноги и ружья было назвать трудно. Скорее каждые тридцать-сорок сантиметров за одно человеческое усилие. Семен попытался сосчитать, сколько до его спасения нужно сделать таких шагов, получилось, примерно двадцать одна тысяча, а «прошел» он только сто двадцать. Внутри шевельнулось что-то не приятное, тяжелое и холодное. Что бы не дать этому чувству одолеть себя, он стал думать о самостреле, пытаясь вычислить того, кто бы его мог насторожить. Перебрав в памяти всех поселковых, Семен пришел к выводу, что никто из них не способен на такое, да и лишнего ружья вряд ли у кого найдется.
- Точно – вслух произнес он. – Геологи!
Геологическая партия на самом деле стояла всего в двух километрах отсюда на берегу озера все нынешнее лето и ушли они уже с первыми белыми мухами. Был среди них народец разный, особенно среди сезонных рабочих. За четыре месяца их соседства не раз в поселке, не знавшем замков на дверях, пропадали куры, продукты, а однажды и поросенок. Случалась раз и драка между поселковой молодежью и экспедиционными, из-за чего Семен не знал, но факт такой был. Не знал Семен и того, что в августе у Егора Клюева пропала из сеней старенькая одностволка шестнадцатого калибра, но о пропаже Егор никому не сказал и в милицию не заявил будучи уверенный, что взял ружье его тринадцати летний сын Андрюшка. Андрюшка все отрицал даже когда Егор его как следует выпорол, из чего последний сделал вывод, что ружье Андрюшка скорее всего утопил и сознаться отцу поостерегся что бы не получить еще и за утерю имущества.
Повязка кровь не остановила. Бурое пятно медленно но росло. По мере того, как росло пятно на одежде, таяли силы Семена.
Валентина ойкнула и отступила от треснувшего зеркала, которое протирала.
- Спаси и сохрани нас господи – прошептала она, со страхом глядя на трещину, прорезавшую загадочное стекло - источник неосознанной тревоги и страха. Часы-ходики на деревянной стене зашипели и начали отбивать время. Валентина оглянулась, стрелки показывали два часа по полудню.
«Семен» – только и подумала она. Почему именно Семен, есть еще двое сыновей, один сейчас на свидание убежал, другой в школе, а в голове только Семен. Почему, она не знала, но чувствовала, что-то случилось именно с ним. Двадцать лет прожили они вместе, практически не расставаясь. Даже в отпуск врозь не ездили, а ездили-то всего два раза, раз в Пятигорск, да раз в Сочи. Самые долгие разлуки были, когда Семен в тайгу уходил, но к этому душа привыкает, это жизнь. Трижды она одна из дома уезжала – в роддом, что в райцентре. Двоих вот ребят подняли, а дочурка и до года не дожила, после похорон кровиночки своей увидела Валентина первые седые волосы на висках мужа, а уж потом они с каждым годом все прибавлялись и прибавлялись. Нынче ему всего-то сорок два стукнуло, а седой уже весь.
Зашипело на плите. Кинулась Валентина крышку с кастрюли снимать да чуть не упала, налетев на табурет. Ничего глаза не видят все мысли там с Семеном – случилось что-то.
Через полтора часа послышались на крыльце шаги. «Андрей» - безошибочно определила она. Широкоплечий с длинными тяжелыми чуть согнутыми в локтях руками этот молодой человек все же не создавал впечатление человека грубой физической силы, его тонкое продолговатое лицо чуть скуластое с высоким лбом и энергичным подбородком освещали большие серо-голубые веселые глаза еще не мужа, а юноши. Весной Андрей, не прошедший по конкурсу в институт должен будет уйти служить в армию, а пока он работал электриком на электростанции, где среднее образование и знание закона Ома, сразу позволяло получить соответствующий разряд.
- Есть хочу мама, аж сил нету. – заявил он, едва переступив порог, но будучи человеком внимательным и чутким, взглянув на мать спросил сдвинув брови. – Что случилось.
Она стоявшая у печи и сжимающая в руках поднятых к груди полотенце всхлипнула и тихо сказала:
- Зеркало треснуло, с отцом что-то…..
- Да что ты ма! Что может с ним случиться?
- Чувствую я…
- Брось ты во всякие приметы верить – ласково сказал сын. – Все это глупости. В космос каждый день люди летают, всю землю и океаны исследовали и никаких чудес не нашли. А зеркало это просто стекло с одной стороны окрашенное и всего-то.
- Душа у меня Андрейка не на месте, может, пойдешь, встретишь отца?
- Да запросто. Щас поем и пойду – согласился Андрей.
- Вот и хорошо… - наливая в керамическую миску дымящейся борщ обрадовалась мать.
- А куда он пошел, сказал?
- Сказал, на Балыктах.
- Так далеко, зачем?
- Лес присмотреть, пометить, какой рубить. Дом он решил ставить к твоему приходу из армии.
- А зачем мне дом, мне и с вами хорошо.
- А женишься?
- Да когда это будет….
- Скоро сынок, скоро. Ты сейчас откуда? То-то.
- Ладно, мало ли кто, куда по молодости смотрит, только что-то я не помню, чтоб кого-то из парней девчонки из армии дожидались. Ты лучше вспомни, что отец еще говорил, может, еще куда собирался?
- Нет только на Балыктах.
- Значит, к деляне нужно идти – отхлебывая борщ, рассуждал Андрей. – Пойду по лыжному его следу и точно встретимся, потому, что он нас туда водил всегда по одной и той же тропе, вдоль Хатарганки до Лысой горы и дальше вправо по распадку, аж до самого озера. Он во сколько ушел?
- В восемь.
- Значит уже назад давно идет – подытожил Андрей.
Минут через тридцать после этого разговора, прихватив фонарь и ружье, он вышел на лыжный след отца.
На эту старую деляну, нарушая выстрелами или стуком топора угрюмое безлюдье, беспокойный человек приходит редко. Люди с большим удовольствием охотятся вдоль реки, где и селятся потом. А сюда человек приходил только когда ударял мороз и дороги, вернее просеки таежные, становились крепкими до такой степени, что бы скрипя металлическими рессорами, мог сюда проехать самый вездеходный автомобиль ЗИЛ-157.
Семен знал, это лучше других потому и не ждал случайной помощи. На очередном «шаге» закружилась голова, и он повалился на здоровый бок. Такое состояние он испытал впервые в жизни и понял, что дело хуже, чем он думал. Попытался встать, но голова снова закружилась, и он осел в снег.
- Тогда поползем – прошептал он, выкинул вперед левую руку, уперся на нее и подтянул тело, отталкиваясь здоровой ногой. – Нормально… так даже лучше.
Через несколько метров снег набился в рукав и в варежку. Ему и так уже давно стало казаться, что похолодало, а теперь его холод пронизывал насквозь. Семен решил ползти как-то быстрее, чтоб согреется, но это не помогло. Все чаще приходила мысль разжечь костер и согреется, а может и дождаться у огня, когда его найдут. Но он отгонял эту мысль, понимая, что искать его едва ли начнут, по крайней мере, до глубокой ночи. Все давно привыкли к тому, что он мог бродить в тайге не один день. Прополз он еще метров двести, когда почувствовал, что правая нога вовсе замерзла и перестала что-либо чувствовать. Собрав все силу и волю Семен ухватившись за деревце встал на ногу, и опираясь на ружье, сделал несколько шагов. Боль уже не чувствовалась так остро как раньше и можно было не обращать на нее внимание, а идти. И в какой-то момент он уже поверил, что научился идти, как вдруг в ушах начал нарастать какой-то шипящий звук постепенно переходящий в звон, в глазах сначала появились маленькие летающий искорки, потом все потемнело.
Когда он открыл глаза, с серого зимнего неба пропархивали снежинки, и тихий пока северо-восточный ветер катил по снегу сухой листок. Куда не глянешь - везде пустынно ровно, бело. Слабый ветерок шуршал между красными стволами старых сосен. Сдержанная угроза угрюмо слышалась в этом ровном глухом шелесте, и мертвой тоской веяло от дикого безлюдья.
- Очнулся? – спросил он сам себя и заметил, что света в лесу стало меньше. Темнота его не пугала, он был сыном, хозяином этой земли, видел здесь все, тонул и чудом остался живым, так что ему боятся какую-то там ночь. Не впервой.
Оглядевшись, понял, что и в забытье он полз или шел, но находился он сейчас в стороне от тропы, хотя направление и не потерял.
- Нужно идти – прошептал он, перевалился на здоровый бок и пополз.
Сознание теперь покидало его часто. Метров сто – сто пятьдесят и он проваливался в черноту с разноцветными кругами и какой-то космической музыкой. Придя в себя, полз не обращая внимание ни на боль, ни на холод, только уговаривая в себе самом кого-то не терять быстро сознания.
Недолог день в зимней тайге. Чуть-чуть выглянет солнце над верхушками деревьев, пробежит, быстренько над ними поливая страну холодными лучами – и снова спешит спрятаться в какой-то далекой жаркой стране. И этот день подходил к концу, к концу подходили и силы Семена. Очнувшись в очередной раз, он понял, что потерял ружье и тут же услышал звук, напоминающий волчий вой.
«Костер» - подумал, а может, и сказал он, окоченевшей рукой нащупывая в кармане спички. Коробок был на месте. Семену показалось, что он улыбнулся.
Поискав вокруг глазами, заметил трехрогую развилку талины, а рядом характерный длинный снежный сугроб, под которым наверняка лежит поваленное дерево. Подполз, разгреб снег и убедился, что оказался прав. Обломал сколько смог сухих веток, достал из кармана пачку от сигарет и сложил на развилке талины костерок. Это когда человек здоровый он рассуждает что правильно, что нет. Сейчас он делал все так, как запомнило его тело за многие-многие дни, что он провел в этой тайге. И костер на талине это не следствие его полу бредового состояния, а чтобы огонь не тонул в снегу. Когда сучки разгорелись, снял ножом со ствола кору и подложил в костерок. Туда же подбросил и сырых веток срезанных прямо с куста. Занимается такое сырье не враз но тепла от него больше. Правда, поправлять надо костер и сушняка подбрасывать. Ну, да если спать некогда и нельзя, беды в этом особой нет.
Пока вовсе не стемнело, Семен еще раз огляделся, как будто надеясь увидеть что-то особенное, но все было как прежде - на километры ни дымка, ни зимовья, ни человеческого следа. Он закрыл глаза, а когда открыл сквозь кроны все еще проникал может быть последний в его жизни тусклый свет уходящего дня, бледно освещающий бесприютную одетую печальным снегом крохотную полянку и человека рядом со стволом поваленного дерева. Костерок догорал. Семен вынул из кармана два патрона разрезал острым охотничьим ножом гильзу и высыпал порох в одну из рукавиц толстой домашней вязки. Брошенная на угли рукавица некоторое время дымила, потом зашипела и ярко вспыхнула. Собрав вокруг ствола последние ветки и даже шишки, человек бросил их в огонь, решив при этом, что как только огонь погаснет, поползет дальше. Сонливое состояние стало овладевать Семеном. Приятная теплота разливалась по всему телу. «Теплеет», - мелькнуло в его затуманенном сознании. Тихая дрема туманила голову. Что-то смутное давно забытое то всплывало неясными обрывками в круговороте воспоминаний, то снова затухало и тонуло в картинках прожитой жизни: беленая печь, жена в синем крепдешиновом платьице, серая собака…… На мгновение он как бы очнулся. Старался и не мог усильями век разлепить глаза: точно они слиплись. Как свет, как вспышка молнии перед ночной бурей мелькнуло что-то знакомое, то ли облик, то ли голос. Но в воздухе висела мертвая тишина и прежнее оцепенение овладело им. Ему уже не хотелось открыть отяжелевшие веки. Опять дрема отуманила отяжелевшую голову и несвязные думы, точно легкие тени в лунную ночь бежали куда-то смутной вереницей.
Что-то все же заставило Семена открыть глаза: вверху сквозь тонкий пар мороза холодно блестела Большая Медведица. Ему стало страшно.
Вдруг он отчетливо услышал крик. Неимоверным усилием воли, сбросив тягучую дрему, он приподнялся на локте, прислушался. Но вокруг только ветер шелестел. Ночь темная, глухая спустилась на притихшую тайгу. Холодная непроницаемая мгла ползла со всех сторон и все гуще и гуще заволакивала пустынную тайгу.
- Отеееец – донеслось из этой холодной мглы. – Отеееец!
Грохнул выстрел.
Семен вздрогнул и попытался крикнуть, но получился чуть слышный стон. В костре тлело несколько угольков. Он из последних сил, не гнущимися, и казалось скрипящими руками достал из кармана два патрона, острием ножа проделал отверстия в гильзах и бросил их на угли. Семен не думал, что его может убить, ему было важно, чтобы его нашли сейчас, до того, как его обгрызут волки.
Андрей бежавший по следу отца и давно понявший по «письму» на снегу все, что произошло, снова поднял вверх ствол и почти нажал на спусковой крючок, когда впереди, совсем недалеко, раздался глухой хлопок.
Он тащил на себе обмякшего, но живого отца то плача, то смеясь. Тусклый свет висящего на руке фонаря почти погас, когда впереди он увидел такой же мечущийся по деревьям луч.
- Андрееей! – Неслось из-за распадка. – А-эй- эй-эй.
Но Андрей не мог кричать, силы оставались только на то, чтобы переставлять ноги под мысленную тупо стучащую в голове команду: «раз-два, раз-два, раз-два». А когда подбежавший к нему младший брат попытался подхватить отца, он прохрипел:
- Беги ….. врача….. срочно врача, беги Васька, я сам…..
На фото автор
Николай Анатольевич Решетников из книги ,, С тайгой на едине ,,
Вкладення
Синее и желтое
Опять мне снился тот же сон. Синее и жёлтое…. Синее – осеннее небо в погожий день, зеркала плёсов степных озер, а желтое – скошенные пшеничные поля, скирды соломы, березовые перелески. И ещё снились дикие гуси, летящие между синим и жёлтым. Опять снилась юность, Казахстан, охота на гусей. Проснувшись, я твёрдо решил, что в грядущем охотничьем сезоне обязательно съезжу на гуся, пусть напрасно прокачусь, пусть ни разу не стрельну, но попробовать я просто обязан. До открытия охоты оставался месяц.
Когда я начинал охотиться в Омске, первым делом постарался узнать про охоту на гуся. Но, к моему большому сожалению, все авторитетные (и не очень) охотники, как будто сговорившись, называли эту охоту здесь делом бесперспективным: «Гуся в этих краях очень мало, гоняться за одним табунчиком смысла нет, да и как взять-то его на поле непонятно. Гусь есть в заказнике, но тот гусь не про нас. Другое дело – утка. Приехал на озеро, заплыл и стреляй (если повезло и утки много), пока патроны не кончатся. Не надо бензин лишний жечь, окопы рыть, по полям бегать, да и без выстрела не останешься, а налетит, не налетит гусь, это еще бабушка надвое сказала. А на озере всяко с добычей будешь, да и те же самые гуси налететь тоже ведь могут. Так что давай с нами на уток, лодку готовь».
Так весь тот первый сибирский, а потом и еще несколько осенних сезонов на уток и проохотился. А когда замечал за собой, что смотрю вслед пролетающему косяку гусей с тоской и грустью, то гнал от себя такие мысли – ведь говорят же люди: бесперспективно это. Да и товарищ по охоте оказался заядлым «утятником», и если я закидывал удочку, дескать, неплохо бы на гуся съездить, отвечал: «Только время зря тратить, да и смотри, какие места утиные я тебя показал. Что может быть лучше? Ведь ты ни с одной охоты еще меньше чем с десятком уток не уезжал. А вчера, вечером, когда шилохвости стаей к твоим чучелам зашли, и ты трех дуплетом свалил, не обрадовался ли ты до самой глубины своей охотничьей души? Или показалось мне это?»
Прав, конечно, он был – такое запоминается в деталях на всю жизнь. И еще многое помнится из других охот. И то, когда русак, настёганный выстрелами, прижав уши к спине, стелился пулей по кромке поля и леса, и после моего второго выстрела всё завертелось кувырком: его голова и ноги вперемешку со снежной пылью… Когда глухарь, не закончив свою токовую песню, начал валиться вниз, обламывая мелкие сосновые веточки на мох и багульник…Когда лиса на опушке леса, услышав шорох одежды, хотела прыгнуть в сторону и, развернувшись в воздухе, удрать, а потом увидела меня стреляющего, да так и не успела, упала в полупрыжке, ткнувшись своей черной мордочкой в снег…Когда добыл того зеленоголового, единственного за целый день, крякаша в начале ноября…Да мало ли.… Радуешься душой на охоте часто, даже просто от ощущения свободы, от общения с природой, оттого, что не зазвонит телефон в кармане, и кто-то не озадачит тебя проблемами. Всё было хорошо, но не хватало в моей охотничьей жизни чего-то ещё. Оказывается, именно этого: синего, желтого и гусей где-то посередине.
Когда я осознал, что без этого больше уже не могу жить нормально и считать начинающийся через месяц охотничий сезон полноценным, дал себе слово, что обязательно поеду на гуся. Конечно, об этой охоте, после того, как Казахстан стал заграницей, и возникли проблемы попасть туда на охоту, я мечтал всегда. Если в пределах видимости пролетали гуси, то незамеченными они не оставались. По выработавшейся привычке я наблюдал, анализировал, замечал. Помимо того всегда в разговоре с охотниками или просто местными жителями старался перевести разговор поближе к теме диких гусей. В общем, приблизительно места, где можно встретить гусей я знал, мои старые, но проверенные в деле профиля уже который год пылились в гараже. Уговорил и товарища, – правда, за день перед выездом он заболел.
Опять откладывать? Нет уж, теперь меня было не остановить, поехал один. До места добрался без приключений. Сверился по карте, прикинув, где замечал раньше гусей. Выбрал место поудобнее, чтоб меня не было видно, а я видел всё, решил ждать. Прикинул по времени: пора бы гусям и на поле лететь. Жду – нет и нет, а может, всё зря я затеял? Только налил из термоса чай, чтобы подкрепиться, поднял голову, и не поверил своим глазам: настоящие, живые гуси летят в мою сторону. И вот оно свершилось: синее и желтое, а между синим и желтым – гуси. И что самое приятное - всё это наяву.
Правда, только гуси сели на поле, вдали, а потом все ближе и ближе заурчал двигателем «УАЗик», потом появилась «Нива», потом «Жигули». Да, как говорится, вечер переставал быть романтически томным. Градус настроения начал снижаться. По опыту хорошо знал, один единственный лишний человек на гусиной охоте может напрочь всё испортить. А тут целых три машины, кроме меня….
Не любят гусятники конкурентов, не любят, и ничего тут не поделаешь. Это на утиной охоте иногда даже неплохо, когда народ гоняет утку на разных концах озера. А на гусиной - наоборот.
Однажды в Казахстане опоздал к вылету гусей с озера на поля и при подъезде успел лишь ухватить в бинокль последнюю стаю. Пока прокружил по клеткам полей, она успела где-то сесть. Всё, можно было возвращаться домой, несолоно хлебавши, попробуй, отыщи сидящих гусей на огромных полях. Затем увидел в бинокль у копны соломы красный мотоцикл «ИЖ» и «Москвич». Не комбайны и не грузовики, явно это были охотники. Смекнул, что неспроста они там стоят. Подъехал, поздоровался, спросил, не видели ли гусей. Отвечают: «Видели, только весь гусь ушел на озеро Соленое». А это озеро – уже другой район и путевку нужно другую.
Посмотрел я в бинокль на поле – действительно, нет никого, только далеко, где-то на границе других полей «КамАЗ» с прицепом пылит, зерно от комбайнов на ток везет. Собрался, было, я уж ехать домой, но потом будто подсказал мне кто-то: залез я на верхушку копны, бинокль к глазам пристроил, гляжу – а гуся-то тьма в середине поля сидит, несколько тысяч, наверное. Просто ложбинка там через всё поле тянется, вот снизу и не видно ничего.
Спрыгнул я с копны вниз, говорю: «Действительно, весь гусь на Соленое ушел!». Заулыбались мужики, поняли, что не прошла их хитрость. Постреляли мы с ними тогда неплохо, охотники попались все опытные, и к тому же людьми нормальными оказались: никто, никому охоту не испортил. Но это другая история….
А тут, конечно, реалии иные. Гусей-то всего сотни полторы. В Казахстане за таким количеством никто специально никогда не охотился. Как мой дед любил говорить: «Запомни, несамостоятельный это гусь, несамостоятельный. Сегодня он на это поле пошел, завтра на другое, а послезавтра на третье или к другим гусям прибился. Ноги, время и бензин убьешь, больше ничего». Там в октябре постоянно бывало, что скапливалось на одном озере тысяч по десять-пятнадцать гуся.
Вот где охота! С начала осени был только местный серый гусь: тысяча-полторы. А со второй половины сентября начинал прибывать северный. Разных гусей можно было встретить в это время: больше всего – белолобого гуся, были и гуменники, и пискульки, и те же серые, и краснокнижные краснозобые казарки. Бывало, подъедешь к Жаркену и смотришь в бинокль часа по два кряду, как на спектакль, на перелет всей этой гусиной братии с озера на поля. Специально приезжал пораньше к озеру, чтобы не пропустить это действо. Одним словом –Эльдорадо гусиное. Не зря, видимо, в слове Казахстан полностью гусь уместился («каз» по-казахски – гусь).
А тут выбора нет. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Вроде и мужики были вполне адекватные, но не удалась та охота. Утром, когда гуси снизились и пошли на первый круг, на высоте метров так около семидесяти-восьмидесяти нервы у одного всё же не выдержали, или гуси ему показались ниже, чем на самом деле… Одним словом, отсалютовал он со своей «МР-ки» пять раз – понятно без особого урона для гусей, только дробь по перьям похлопала. Вот и все. Что тут сделаешь, на гусиной охоте такое бывает часто. Но отрицательный результат – тоже результат. Главное, я узнал место. Эх, сколько же я охот безвозвратно потерял, слушая советы других!
Шел с поля к машине, пусть без добычи, а душа ликовала. Я ведь снова на гусиной охоте, как в юности, снова иду по стерне, которая бренчит по обуви, снова в лицо упругий, с запахом сухих трав, юго-западный ветер откуда-то из степей Казахстана, с близкой по расстоянию, но такой далекой теперь заграничной Родины.
Я решил не тянуть со следующим выездом, и в ближайший выходной был опять в том же самом месте. Мой товарищ Павел тоже поехал, так что всё начиналось хорошо.
Стоял тихий, теплый осенний день. В природе властвовали два цвета – синий и желтый. Шуршали по асфальту шины, люди в мелькающих мимо деревнях копали картошку, кто-то вез сено, кто-то достраивал крышу дома, кто-то рыбачил на маленьком озере у дороги. Все радовались последним теплым денькам осени. Гусей мы нашли, но, к сожалению, охотников вечером тоже было много. Из-за этого Павел отказался идти утром на поле. Не любит он многолюдия на охоте, считает, что охота дело интимное и неуместны здесь большое количество шумного народу, неумеренное потребление алкоголя и прочее. Лучше всего в одиночку или с надежным, проверенным товарищем. Собственно и я такого же мнения.
Но я решил идти – фортуна дама капризная, кто знает, кого она обласкает на этот раз. Ох, и тяжело идти в пять утра, толком не проснувшись, по полю километр, а может и два (кто их считал?), с профилями за спиной, с лопатой и ружьем. Потом рыть окоп в твердой земле. Затем можно дух перевести, если по времени успеваешь, если не успеваешь, то некогда расслабляться – нужно профиля расставить, замаскироваться. А пот со лба течет и течет…
Странно, а где же коллеги? Пока было темно, нигде рядом не увидел красного огонька от сигареты, нигде не мелькнул свет фонарика, не слышно было, чтоб кто-то рыл землю, никто никому не кричал, что-нибудь типа: «Петька, ты бутылку в машине не оставил?» Когда стало светло, огляделся по сторонам и понял, что я в одиночестве. Очень странно ведь вчера же…. Но то было вчера, а сегодня один я на всем поле. Это поле моё, всё: вот от того леска и до тех куч соломы на ближайшие три часа. И надо признать, этот факт меня нисколько не огорчает, а даже наоборот. Хотя до конца в это не верится – всё равно сейчас в последний момент кто-то должен прийти, приехать, прилететь, приползти, наконец, – и всё испортить. Но время шло, а никто портить охоту мне не собирался. Теперь дело только за гусями, очень нужно, просто необходимо, чтоб они прилетели. Если гуси не прилетят сюда, тогда всё встанет на свои места. А может сегодня тот самый редкий случай?
А что это над лесом за черная ленточка? Ведь это же гуси! Так стоп! Заранее радоваться не стоит. Может, летят на другие поля, или вообще перелетные транзитом на юг тянут… Нет, теперь понятно, сомнений быть не может, это гуси, и летят они на моё поле... Так, соломку поправим, ружье с предохранителя снимем… Снижаются, стайка голов так в пятнадцать. Нет, метрах в пятистах от меня сели и профиля, похоже, не увидели. Как обидно! Бывает, гуси перелетают по полю в поисках лучшего места – только на это надежда, да еще на то, что, может, прилетят другие. Вчера гусей ведь было больше.
Прошло с полчаса, взлетают. Что-то им не нравится, да и «несамостоятельные» эти пятнадцать штук явно. Вот эта «несамостоятельность» сейчас мне на пользу и пойдет. Только бы заметили профиля! Видят! Летят ко мне низом метрах в двадцати над землей. Ну а дальше, все происходит быстро и автоматически, это мы уже проходили, глаза и руки все помнят.
Как же я его хорошо выцелил, но – щелк, и выстрела нет. Осечка! Вторым стволом все повторяю снова, теперь приклад по-свойски толкает плечо. Чувствую, как «нулевка» шьет перо, и вижу, как гусь камнем ударяется об землю. Можно еще стрелять, до гусей еще метров сорок, но нечем. Ладно, и так неплохо! С полем тебя, друг, с первым гусем на Омской земле! А патрон подвел, на уток ездишь, осечек не бывает, а тут такой ответственный выстрел и на тебе.
А ведь над лесом еще ленточка, даже две, нет три. Бегом за гусем и обратно, к себе в окоп. Так, первая стая снижается… Но что же они делают?! Не долетая до меня, садятся почти на краю поля. За ними и две другие. Похоже, на этом все. Хотя, может, подождать – вдруг тоже возьмут и перелетят? Ждать пришлось долго, часа два. И когда я уже начал замерзать и хотел идти собирать профиля, от этих гусей взлетела стайка штук в десять и низом-низом – прямо ко мне. Чем ближе они подлетают, тем яснее становится, что чуть левее метят, и к профилям подворачивать вряд ли будут. Да так и есть, боком проходят. А может, развернуться и налетят в упор? А если пройдут мимо? Решено, буду стрелять. Всё, самая близкая точка, метров пятьдесят – такие у нас раньше падали. Стреляю, один начинает валиться, стреляю второго, падает камнем, а первый выправляется, подстраивается в цепочку и летит дальше. Слежу, пока не скрываются за лесом – нет, так и не упал, значит, задел слабо. Однако пара за утро! Вполне приличный результат, тем более по такому количеству гуся. Поднял второго. Кровит рана у гуся-то, да и выстрел показался не очень резким, поэтому, видимо и первый не упал. Что-то с патронами этими у меня не очень, хотя сам заряжал. На следующую охоту обязательно подготовлю новую партию.
Складываю профиля и с тяжелой, но такой приятной ношей вперед к лесу, где машина и Павел в палатке спит. Иду, и, кажется, счастливей меня в это утро никого нет. А ведь мечты, то оказывается, сбываются! Нужно только этого очень хотеть!
На фото автор Андрей Шевченко :
Но кого-то все-таки несет ко мне. По дороге, что разделяет поле на два больших прямоугольных ломтя, едет машина и впереди, там, где я буду минут через пять-десять, останавливается. Какой-нибудь охотинспектор, наверное, желает пообщаться на тему: покажите путёвочку или что-то в этом духе. И хоть документы в порядке, настроение чуть портится. А если б не осечка и трёх сейчас нес? Но, оказывается, в это утро даже таких мелких неприятностей просто не должно было быть. Подхожу чуть ближе и начинаю улыбаться. С каждый шагом улыбка всё шире и шире. Машина то моя, как же я сразу не узнал, какой то очень темной она показалась, а рядом стоит Павел. Увидел, наверное, в бинокль и как гуси падали, и как я шел по полю – решил подъехать, чтоб мне дорогу в два раза сократить. Спасибо, дружище, все ты понимаешь без лишних слов! Как же все удачно в этот день складывается! Так, улыбку прячем, напускаем на лицо серьезный вид, мол, для нас пара гусей за утро – дело обыденное. Вот так, теперь можно и Павлу показываться.
Стараюсь идти спокойно и вальяжно, правда не очень хорошо это выходит, и вдруг вспоминается.… Вспоминается такое же утро, только больше двадцати лет назад, такое же поле, которое сейчас в другой стране, одностволка ИЖ-18, бьющая меня прикладом по ноге при каждом шаге. И такой у этого ружья тугой подствольный крюк для открывания ствола, что справляться с ним мне удается, только обхватив шейку ложи двумя руками и нажав изо всех сил на него двумя пальцами. Вспоминаются дед, отец и брат, стоящие у копны соломы с добытыми гусями, и я - двенадцатилетний пацан, бегущий к ним с первым своим таким большим и тяжеленным гусем. А вокруг все синее и желтое.
Где-то там, вдали над Жаркеном, над самым широким Болдыревским плесом, между синим и желтым – черная полоска каких-то птиц, и я своим острым детским зрением даже без бинокля прекрасно вижу, что это гуси
Опять мне снился тот же сон. Синее и жёлтое…. Синее – осеннее небо в погожий день, зеркала плёсов степных озер, а желтое – скошенные пшеничные поля, скирды соломы, березовые перелески. И ещё снились дикие гуси, летящие между синим и жёлтым. Опять снилась юность, Казахстан, охота на гусей. Проснувшись, я твёрдо решил, что в грядущем охотничьем сезоне обязательно съезжу на гуся, пусть напрасно прокачусь, пусть ни разу не стрельну, но попробовать я просто обязан. До открытия охоты оставался месяц.
Когда я начинал охотиться в Омске, первым делом постарался узнать про охоту на гуся. Но, к моему большому сожалению, все авторитетные (и не очень) охотники, как будто сговорившись, называли эту охоту здесь делом бесперспективным: «Гуся в этих краях очень мало, гоняться за одним табунчиком смысла нет, да и как взять-то его на поле непонятно. Гусь есть в заказнике, но тот гусь не про нас. Другое дело – утка. Приехал на озеро, заплыл и стреляй (если повезло и утки много), пока патроны не кончатся. Не надо бензин лишний жечь, окопы рыть, по полям бегать, да и без выстрела не останешься, а налетит, не налетит гусь, это еще бабушка надвое сказала. А на озере всяко с добычей будешь, да и те же самые гуси налететь тоже ведь могут. Так что давай с нами на уток, лодку готовь».
Так весь тот первый сибирский, а потом и еще несколько осенних сезонов на уток и проохотился. А когда замечал за собой, что смотрю вслед пролетающему косяку гусей с тоской и грустью, то гнал от себя такие мысли – ведь говорят же люди: бесперспективно это. Да и товарищ по охоте оказался заядлым «утятником», и если я закидывал удочку, дескать, неплохо бы на гуся съездить, отвечал: «Только время зря тратить, да и смотри, какие места утиные я тебя показал. Что может быть лучше? Ведь ты ни с одной охоты еще меньше чем с десятком уток не уезжал. А вчера, вечером, когда шилохвости стаей к твоим чучелам зашли, и ты трех дуплетом свалил, не обрадовался ли ты до самой глубины своей охотничьей души? Или показалось мне это?»
Прав, конечно, он был – такое запоминается в деталях на всю жизнь. И еще многое помнится из других охот. И то, когда русак, настёганный выстрелами, прижав уши к спине, стелился пулей по кромке поля и леса, и после моего второго выстрела всё завертелось кувырком: его голова и ноги вперемешку со снежной пылью… Когда глухарь, не закончив свою токовую песню, начал валиться вниз, обламывая мелкие сосновые веточки на мох и багульник…Когда лиса на опушке леса, услышав шорох одежды, хотела прыгнуть в сторону и, развернувшись в воздухе, удрать, а потом увидела меня стреляющего, да так и не успела, упала в полупрыжке, ткнувшись своей черной мордочкой в снег…Когда добыл того зеленоголового, единственного за целый день, крякаша в начале ноября…Да мало ли.… Радуешься душой на охоте часто, даже просто от ощущения свободы, от общения с природой, оттого, что не зазвонит телефон в кармане, и кто-то не озадачит тебя проблемами. Всё было хорошо, но не хватало в моей охотничьей жизни чего-то ещё. Оказывается, именно этого: синего, желтого и гусей где-то посередине.
Когда я осознал, что без этого больше уже не могу жить нормально и считать начинающийся через месяц охотничий сезон полноценным, дал себе слово, что обязательно поеду на гуся. Конечно, об этой охоте, после того, как Казахстан стал заграницей, и возникли проблемы попасть туда на охоту, я мечтал всегда. Если в пределах видимости пролетали гуси, то незамеченными они не оставались. По выработавшейся привычке я наблюдал, анализировал, замечал. Помимо того всегда в разговоре с охотниками или просто местными жителями старался перевести разговор поближе к теме диких гусей. В общем, приблизительно места, где можно встретить гусей я знал, мои старые, но проверенные в деле профиля уже который год пылились в гараже. Уговорил и товарища, – правда, за день перед выездом он заболел.
Опять откладывать? Нет уж, теперь меня было не остановить, поехал один. До места добрался без приключений. Сверился по карте, прикинув, где замечал раньше гусей. Выбрал место поудобнее, чтоб меня не было видно, а я видел всё, решил ждать. Прикинул по времени: пора бы гусям и на поле лететь. Жду – нет и нет, а может, всё зря я затеял? Только налил из термоса чай, чтобы подкрепиться, поднял голову, и не поверил своим глазам: настоящие, живые гуси летят в мою сторону. И вот оно свершилось: синее и желтое, а между синим и желтым – гуси. И что самое приятное - всё это наяву.
Правда, только гуси сели на поле, вдали, а потом все ближе и ближе заурчал двигателем «УАЗик», потом появилась «Нива», потом «Жигули». Да, как говорится, вечер переставал быть романтически томным. Градус настроения начал снижаться. По опыту хорошо знал, один единственный лишний человек на гусиной охоте может напрочь всё испортить. А тут целых три машины, кроме меня….
Не любят гусятники конкурентов, не любят, и ничего тут не поделаешь. Это на утиной охоте иногда даже неплохо, когда народ гоняет утку на разных концах озера. А на гусиной - наоборот.
Однажды в Казахстане опоздал к вылету гусей с озера на поля и при подъезде успел лишь ухватить в бинокль последнюю стаю. Пока прокружил по клеткам полей, она успела где-то сесть. Всё, можно было возвращаться домой, несолоно хлебавши, попробуй, отыщи сидящих гусей на огромных полях. Затем увидел в бинокль у копны соломы красный мотоцикл «ИЖ» и «Москвич». Не комбайны и не грузовики, явно это были охотники. Смекнул, что неспроста они там стоят. Подъехал, поздоровался, спросил, не видели ли гусей. Отвечают: «Видели, только весь гусь ушел на озеро Соленое». А это озеро – уже другой район и путевку нужно другую.
Посмотрел я в бинокль на поле – действительно, нет никого, только далеко, где-то на границе других полей «КамАЗ» с прицепом пылит, зерно от комбайнов на ток везет. Собрался, было, я уж ехать домой, но потом будто подсказал мне кто-то: залез я на верхушку копны, бинокль к глазам пристроил, гляжу – а гуся-то тьма в середине поля сидит, несколько тысяч, наверное. Просто ложбинка там через всё поле тянется, вот снизу и не видно ничего.
Спрыгнул я с копны вниз, говорю: «Действительно, весь гусь на Соленое ушел!». Заулыбались мужики, поняли, что не прошла их хитрость. Постреляли мы с ними тогда неплохо, охотники попались все опытные, и к тому же людьми нормальными оказались: никто, никому охоту не испортил. Но это другая история….
А тут, конечно, реалии иные. Гусей-то всего сотни полторы. В Казахстане за таким количеством никто специально никогда не охотился. Как мой дед любил говорить: «Запомни, несамостоятельный это гусь, несамостоятельный. Сегодня он на это поле пошел, завтра на другое, а послезавтра на третье или к другим гусям прибился. Ноги, время и бензин убьешь, больше ничего». Там в октябре постоянно бывало, что скапливалось на одном озере тысяч по десять-пятнадцать гуся.
Вот где охота! С начала осени был только местный серый гусь: тысяча-полторы. А со второй половины сентября начинал прибывать северный. Разных гусей можно было встретить в это время: больше всего – белолобого гуся, были и гуменники, и пискульки, и те же серые, и краснокнижные краснозобые казарки. Бывало, подъедешь к Жаркену и смотришь в бинокль часа по два кряду, как на спектакль, на перелет всей этой гусиной братии с озера на поля. Специально приезжал пораньше к озеру, чтобы не пропустить это действо. Одним словом –Эльдорадо гусиное. Не зря, видимо, в слове Казахстан полностью гусь уместился («каз» по-казахски – гусь).
А тут выбора нет. Как говорится, чем богаты, тем и рады. Вроде и мужики были вполне адекватные, но не удалась та охота. Утром, когда гуси снизились и пошли на первый круг, на высоте метров так около семидесяти-восьмидесяти нервы у одного всё же не выдержали, или гуси ему показались ниже, чем на самом деле… Одним словом, отсалютовал он со своей «МР-ки» пять раз – понятно без особого урона для гусей, только дробь по перьям похлопала. Вот и все. Что тут сделаешь, на гусиной охоте такое бывает часто. Но отрицательный результат – тоже результат. Главное, я узнал место. Эх, сколько же я охот безвозвратно потерял, слушая советы других!
Шел с поля к машине, пусть без добычи, а душа ликовала. Я ведь снова на гусиной охоте, как в юности, снова иду по стерне, которая бренчит по обуви, снова в лицо упругий, с запахом сухих трав, юго-западный ветер откуда-то из степей Казахстана, с близкой по расстоянию, но такой далекой теперь заграничной Родины.
Я решил не тянуть со следующим выездом, и в ближайший выходной был опять в том же самом месте. Мой товарищ Павел тоже поехал, так что всё начиналось хорошо.
Стоял тихий, теплый осенний день. В природе властвовали два цвета – синий и желтый. Шуршали по асфальту шины, люди в мелькающих мимо деревнях копали картошку, кто-то вез сено, кто-то достраивал крышу дома, кто-то рыбачил на маленьком озере у дороги. Все радовались последним теплым денькам осени. Гусей мы нашли, но, к сожалению, охотников вечером тоже было много. Из-за этого Павел отказался идти утром на поле. Не любит он многолюдия на охоте, считает, что охота дело интимное и неуместны здесь большое количество шумного народу, неумеренное потребление алкоголя и прочее. Лучше всего в одиночку или с надежным, проверенным товарищем. Собственно и я такого же мнения.
Но я решил идти – фортуна дама капризная, кто знает, кого она обласкает на этот раз. Ох, и тяжело идти в пять утра, толком не проснувшись, по полю километр, а может и два (кто их считал?), с профилями за спиной, с лопатой и ружьем. Потом рыть окоп в твердой земле. Затем можно дух перевести, если по времени успеваешь, если не успеваешь, то некогда расслабляться – нужно профиля расставить, замаскироваться. А пот со лба течет и течет…
Странно, а где же коллеги? Пока было темно, нигде рядом не увидел красного огонька от сигареты, нигде не мелькнул свет фонарика, не слышно было, чтоб кто-то рыл землю, никто никому не кричал, что-нибудь типа: «Петька, ты бутылку в машине не оставил?» Когда стало светло, огляделся по сторонам и понял, что я в одиночестве. Очень странно ведь вчера же…. Но то было вчера, а сегодня один я на всем поле. Это поле моё, всё: вот от того леска и до тех куч соломы на ближайшие три часа. И надо признать, этот факт меня нисколько не огорчает, а даже наоборот. Хотя до конца в это не верится – всё равно сейчас в последний момент кто-то должен прийти, приехать, прилететь, приползти, наконец, – и всё испортить. Но время шло, а никто портить охоту мне не собирался. Теперь дело только за гусями, очень нужно, просто необходимо, чтоб они прилетели. Если гуси не прилетят сюда, тогда всё встанет на свои места. А может сегодня тот самый редкий случай?
А что это над лесом за черная ленточка? Ведь это же гуси! Так стоп! Заранее радоваться не стоит. Может, летят на другие поля, или вообще перелетные транзитом на юг тянут… Нет, теперь понятно, сомнений быть не может, это гуси, и летят они на моё поле... Так, соломку поправим, ружье с предохранителя снимем… Снижаются, стайка голов так в пятнадцать. Нет, метрах в пятистах от меня сели и профиля, похоже, не увидели. Как обидно! Бывает, гуси перелетают по полю в поисках лучшего места – только на это надежда, да еще на то, что, может, прилетят другие. Вчера гусей ведь было больше.
Прошло с полчаса, взлетают. Что-то им не нравится, да и «несамостоятельные» эти пятнадцать штук явно. Вот эта «несамостоятельность» сейчас мне на пользу и пойдет. Только бы заметили профиля! Видят! Летят ко мне низом метрах в двадцати над землей. Ну а дальше, все происходит быстро и автоматически, это мы уже проходили, глаза и руки все помнят.
Как же я его хорошо выцелил, но – щелк, и выстрела нет. Осечка! Вторым стволом все повторяю снова, теперь приклад по-свойски толкает плечо. Чувствую, как «нулевка» шьет перо, и вижу, как гусь камнем ударяется об землю. Можно еще стрелять, до гусей еще метров сорок, но нечем. Ладно, и так неплохо! С полем тебя, друг, с первым гусем на Омской земле! А патрон подвел, на уток ездишь, осечек не бывает, а тут такой ответственный выстрел и на тебе.
А ведь над лесом еще ленточка, даже две, нет три. Бегом за гусем и обратно, к себе в окоп. Так, первая стая снижается… Но что же они делают?! Не долетая до меня, садятся почти на краю поля. За ними и две другие. Похоже, на этом все. Хотя, может, подождать – вдруг тоже возьмут и перелетят? Ждать пришлось долго, часа два. И когда я уже начал замерзать и хотел идти собирать профиля, от этих гусей взлетела стайка штук в десять и низом-низом – прямо ко мне. Чем ближе они подлетают, тем яснее становится, что чуть левее метят, и к профилям подворачивать вряд ли будут. Да так и есть, боком проходят. А может, развернуться и налетят в упор? А если пройдут мимо? Решено, буду стрелять. Всё, самая близкая точка, метров пятьдесят – такие у нас раньше падали. Стреляю, один начинает валиться, стреляю второго, падает камнем, а первый выправляется, подстраивается в цепочку и летит дальше. Слежу, пока не скрываются за лесом – нет, так и не упал, значит, задел слабо. Однако пара за утро! Вполне приличный результат, тем более по такому количеству гуся. Поднял второго. Кровит рана у гуся-то, да и выстрел показался не очень резким, поэтому, видимо и первый не упал. Что-то с патронами этими у меня не очень, хотя сам заряжал. На следующую охоту обязательно подготовлю новую партию.
Складываю профиля и с тяжелой, но такой приятной ношей вперед к лесу, где машина и Павел в палатке спит. Иду, и, кажется, счастливей меня в это утро никого нет. А ведь мечты, то оказывается, сбываются! Нужно только этого очень хотеть!
На фото автор Андрей Шевченко :
Но кого-то все-таки несет ко мне. По дороге, что разделяет поле на два больших прямоугольных ломтя, едет машина и впереди, там, где я буду минут через пять-десять, останавливается. Какой-нибудь охотинспектор, наверное, желает пообщаться на тему: покажите путёвочку или что-то в этом духе. И хоть документы в порядке, настроение чуть портится. А если б не осечка и трёх сейчас нес? Но, оказывается, в это утро даже таких мелких неприятностей просто не должно было быть. Подхожу чуть ближе и начинаю улыбаться. С каждый шагом улыбка всё шире и шире. Машина то моя, как же я сразу не узнал, какой то очень темной она показалась, а рядом стоит Павел. Увидел, наверное, в бинокль и как гуси падали, и как я шел по полю – решил подъехать, чтоб мне дорогу в два раза сократить. Спасибо, дружище, все ты понимаешь без лишних слов! Как же все удачно в этот день складывается! Так, улыбку прячем, напускаем на лицо серьезный вид, мол, для нас пара гусей за утро – дело обыденное. Вот так, теперь можно и Павлу показываться.
Стараюсь идти спокойно и вальяжно, правда не очень хорошо это выходит, и вдруг вспоминается.… Вспоминается такое же утро, только больше двадцати лет назад, такое же поле, которое сейчас в другой стране, одностволка ИЖ-18, бьющая меня прикладом по ноге при каждом шаге. И такой у этого ружья тугой подствольный крюк для открывания ствола, что справляться с ним мне удается, только обхватив шейку ложи двумя руками и нажав изо всех сил на него двумя пальцами. Вспоминаются дед, отец и брат, стоящие у копны соломы с добытыми гусями, и я - двенадцатилетний пацан, бегущий к ним с первым своим таким большим и тяжеленным гусем. А вокруг все синее и желтое.
Где-то там, вдали над Жаркеном, над самым широким Болдыревским плесом, между синим и желтым – черная полоска каких-то птиц, и я своим острым детским зрением даже без бинокля прекрасно вижу, что это гуси
